Владимир Ильич Ленин - Страница 12

                                дело растя,
и рядом
               уже
                      с плечом рабочего —
плечи
          миллионов крестьян.
И когда
             осталось
                             на баррикады выйти,
день
         наметив
                        в ряду недель,
Ленин
           сам
                  явился в Питер:
— Товарищи,
                       довольно тянуть канитель!
Гнет капитала,
                        голод-уродина,
войн бандитизм,
                            интервенция во́рья —
будет! —
                покажутся
                                  белее родинок
на теле бабушки,
                              древней истории.
И оттуда,
                на дни
                           оглядываясь эти,
голову
            Ленина
                         взвидишь сперва.
Это
       от рабства
                          десяти тысячелетий
к векам
             коммуны
                             сияющий перевал.
Пройдут
               года
                       сегодняшних тягот,
летом коммуны
                           согреет лета́,
и счастье
                 сластью
                                огромных ягод
дозреет
               на красных
                                  октябрьских цветах.
И тогда
             у читающих
                                 ленинские веления,
пожелтевших
                        декретов
                                        перебирая листки,
выступят
                слезы,
                            выведенные из употребления,
и кровь
             волнением
                                 ударит в виски.
Когда я
             итожу
                        то, что про́жил,
и роюсь в днях —
                               ярчайший где,
я вспоминаю
                      одно и то же —
двадцать пятое,
                            первый день.
Штыками
                тычется
                               чирканье молний,
матросы
               в бомбы
                              играют, как в мячики.
От гуда
             дрожит
                           взбудораженный Смольный.
В патронных лентах
                                   внизу пулеметчики.
— Вас
            вызывает
                              товарищ Сталин.
Направо
              третья,
                           он
                                там.—
— Товарищи,
                       не останавливаться!
                                                           Чего стали?
В броневики
                      и на почтамт! —
— По приказу
                         товарища Троцкого! —
— Есть! —
                    повернулся
                                        и скрылся скоро,
и только
               на ленте
                              у флотского
под лампой
                    блеснуло —
                                          «Аврора».
Кто мчит с приказом,
                                    кто в куче спорящих,
кто щелкал
                   затвором
                                    на левом колене.
Сюда
          с того конца коридорища
бочком
             пошел
                        незаметный Ленин.
Уже
        Ильичем
                        поведенные в битвы,
еще
       не зная
                    его по портретам,
толкались,
                  орали,
                             острее бритвы
солдаты друг друга
                                  крыли при этом.
И в этой желанной
                                 железной буре
Ильич,
            как будто
                            даже заспанный,
шагал,
           становился
                               и глаз, сощуря,
вонзал,
             заложивши
                                 руки за́ спину.
В какого-то парня
                               в обмотках,
                                                   лохматого,
уставил
              без промаха бьющий глаз,
как будто
                сердце
                             с-под слов выматывал,
как будто
                душу
                         тащил из-под фраз.
И знал я,
               что всё
                            раскрыто и понято
и этим
           глазом
                       наверное выловится —
и крик крестьянский,
                                    и вопли фронта,
и воля нобельца,
                               и воля путиловца.
Он
      в черепе
                      сотней губерний ворочал,
людей
           носил
                     до миллиардов полутора.
Он
     взвешивал
                        мир
                               в течение ночи,
а утром:
— Всем!
                Всем!
                           Всем это —